Уж не ливень, а проливень это –
Как пошел да как хлынет стеной!
Может, смоет он с белого света,
Что наслежено лютой войной.

В том мае мы еще смеялись,
Любили зелень и огни.
Ни голос скрипок, ни рояли
Нам не пророчили войны.

Я жил в ауле Бакабас
невдалеке от Исилькуля*,
свои каникулы смакуя,
в труде, что радует всех нас.

Я до горечи помню
Обожжённый лесок,
И придонскую пойму,
И придонский песок.

Не любит слов напыщенных Борисов,
Речей высокопарных и пустых –
В них правды нет, и честности, и риска,
И чувств, по-настоящему святых.

Война для мамы незнакома,
Ты полз, как крот, ты корни жрал,
Ты раз пятнадцать умирал,
А мама спрашивает дома:

Затих прибрежный ветерок,
Волна шуметь устала.
Стоит на море островок,
Каких у нас немало.

Расскажи, поведай, Тускарь,
сколько их легло под Курском?
Сколько там осталось наших,
сколько живших, сколько павших?

Я приехал сюда не туристом, не в гости:
Я хожу по земле, где лежат мои кости.
…Наступаем в лесу. Бой вслепую – нет хуже.
Только я поднялся – ранен! В правую, в ту же.

Ещё плывут над нами тучи,
И смертный бой ещё идёт,
И можно со звездой падучей
Подбитый спутать самолёт.

Шел на фронт я – стать пилотом.
Не прошел!
Стал командовать стрелками…
Брат пришел.

Мы за церквушкой деревенскою,
У тихой рощи на краю
Хороним Лельку Воскресенскую,
Погибшую в ночном бою.

Совсем недавно в мастерской протезной
Примеривал я свой протез железный
Среди таких же, как и я, солдат,
Которым далеко за шестьдесят.

Для меня становятся родней
Братские могилы – стелы, плиты
Той войны, в которую зарыты
Дни и судьбы Родины моей.

Над памятью не мыслю издеваться
И суесловных виршей не плету:
Припомнилась мне «форма № 20» –
Проверка наших тел на чистоту.