Я помню: был смертельным грузом
Взрыт косогор; как близ реки,
Дымясь, на поле кукурузном
Светились зёрен угольки.

Ночь. Ни звезд, ни месяца. Студено.
Тесная землянка под Ельцом.
Лампа-самоделка из патрона
Веет жирной копотью в лицо.

Я тоже был прихвачен войной
И, вставая зимой спозаранку,
Становился к салазкам спиной,
На плече приноравливал лямку.

…А над городом нашим навеки умолкли сирены.
Бродят звезды в кустах одуряющей майской сирени.
Сад бушует вовсю. А хозяин? Схоронен в Польше.
А вдове – двадцать три. Двадцать три ей, вдове. И не больше.

Заросли, обвалились окопы,
Много лет пронеслось с той поры –
Шли тогда безоружные роты
На кинжальный огонь немчуры.

Опять, свою долю кляня,
На малые сетуешь беды…
Ты в жизни
Счастливей меня,
Родившийся после Победы.

Сначала – бабка. А теперь вот мать
Прикована беспомощно к постели.
И значит, снова обречённо ждать
Какой-то даты с траурной мистерией...

Рвутся почки на яблонях смело,
Звонко птицы поют у крыльца.
На стене ослепительно-белой
Фотография гаснет отца...

Пожелтели старенькие фото,
Выцвели пшеницей.
Дозревает русская пехота
Под божницей.

Когда умрёт последний фронтовик,
Не отболят залеченные раны –
Войну напомнят нам киноэкраны
И корешки потёршиеся книг.

…Идут ночами
Маршевые роты:
Я из окна
Увидел их, живых.

Проплывают столетья.
Проносятся даты.
Ты всё та же –
В предутренней дрожи берёз.

Приходят письма в месяц раз
Из дальней стороны…
Из мест, где ты идешь сейчас
Дорогами войны.

Я тебя таким ещё не знала,
Город-порт, глядящий в океан,
На заводах, слипах** и причалах
Развернувший наступленья план.

Опять томит меня улитка
Беды, ползущей на восток.
Вдали колышется Магнитка,
Где выдаётся кипяток.