Погоди, дай припомнить… Стой!
Мы кричали «ура»… Потом
Я свалился в окоп пустой
С развороченным животом.

То ли ангел-хранитель устал,
То ли где-то на марше отстал,
Что случается, в общем, нередко,
Но в то утро, не зная о том...

Всё, что когда-то в комнате стояло,
Ушло на свалку иль дровами стало:
Ушла кровать, продавленная так,
Что сядешь – и как будто сел в гамак.

Петляет тропка у акации,
От грязи в марте скользкий путь.
Сестрёнкам с мамой в оккупации
Осталось вытерпеть чуть-чуть.

У меня была своя война.
Я опять ее во сне увидел.
Халхин-Гол прошедший старшина
Мне винтовку номерную выдал.

Дорога –
словно
трап на пароход –
шла на небо,

В госпиталях, в артелях инвалидов
Свободной территории страны
Солдаты всех мастей, родов и видов
Встречали окончание войны.

Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.

За солнцем вдогонку
Летит эшелон,
Чернеют воронки
С обеих сторон.

А город спал – щекою на ладонь –
Вдоль гавани из тёмно-синей краски.
Словно девчонки выпускного класса,
Акации стояли над водой.

День Победы. Непогода.
Мокнет первая листва.
Закручинилась природа
Накануне торжества.

Мне снилось страшное: как будто
Я в рукопашную иду
В переднем, гибельном ряду
В такое солнечное утро!

Когда в кавказском кавполку я вижу казака
На белоногом скакуне гнедого косяка,
В черкеске с красною душой и в каске набекрень,
Который хату до сих пор еще зовет «курень»

Война ходила по сердцам,
Как горькое пророчество,
И оставляла пацанам
В наследство только отчество.

Живые славят походы в веках…
И мерзлый хлеб, и товарный вагон –
Романтикой будет все, а пока
Шестые сутки идет эшелон.