Его свинцом в бою скосили…
Мы по-солдатски майским днем
Вдали от матушки-России
Поминки справили по нем.
Лежал солдат в тиши поляны,
В траве, нагретой добела.
По рукаву из свежей раны
Кровь, чуть пульсируя, текла.
Она, горячая, дымилась.
А он лежал к земле лицом.
Смерть по-хозяйски наклонилась
Над умирающим бойцом.
Она была полна заботы:
Здесь, среди выжженных полей,
Все те, кто, по ее расчету,
Уже принадлежали ей,
Что после боя оставались –
Все, до последнего бойца, –
Не поддавались, не сдавались,
Не покорялись до конца.
О, как она возликовала,
Когда узрела наяву,
Как уходила жизнь помалу
На запыленную траву!
Смерть наклонилась к изголовью –
Точь-в-точь заботливая мать, –
Чтоб истекающего кровью
В последний раз поцеловать.
И услыхал боец с тревогой,
Как будто из земли самой:
– Я за тобой гонялась долго,
Теперь, солдат, ты будешь мой.
Уже его мутился разум,
И цвет лица землистым стал.
Повел он отрешенным глазом
И еле слышно прошептал:
– Я твой, но сделай одолженье,
Сходи на зорьке в те края,
В то отдаленное селенье,
Где проживает мать моя.
Она теперь выходит реже,
Но каждый кустик ей знаком.
Пускай пришлет водицы свежей
Из трех заветных родников.
Смерть покосила жизней столько
И натворила столько зла,
Что и сама порою толком
Уже припомнить не могла.
А тут – не чудо ли случилось? –
У ложа смертного впервой
Смерть бессердечная смягчилась,
Переменила норов свой!
Не стала попусту рядиться
Из-за безделицы такой.
Испил солдат живой водицы
Из материнских родников.
Омыл лицо рукою белой
От старой смерти в двух шагах.
Косая ахнуть не успела,
Как был он снова на ногах.
Старуха-смерть бывала всюду –
И на земле, и на воде.
Но в жизни этакого чуда
Еще не видела нигде.
С тех пор печатью смертной метить
Не так берется горячо:
Кто разберет их, смертных этих,
Что могут выдумать еще.