Меня нашли в огромной луже
Под самолетом
В ледяной весенней стуже.
Я в ней проспал четыре часа

Выходя из окружения
С командиром на руках,
Принимал солдат решения,
В сапоги упрятав страх.

Пух тополиный с мелкой зернью
Парит. Белым-бело вокруг.
Что ж, отпирай, скиталец, сени!
А он поднять не в силах рук.

Вот я вижу: стоят на крутом берегу
И глядятся в реку высоченные ели.
Убежать бы мне в юность, а я не могу –
Замели все дороги слепые метели.

Вот и май пришёл. Войне конец.
Мир ликует в радости безмерной.
Ночью постучал в окно отец,
Встав с трудом из-под звезды фанерной.

Пурга…
Пурга все окна залепила,
Тяжёлым кулаком
по ставням била.

Меня дразнили рыжей, конопатой
В том дальнем детстве, в те еще года,
И местные чижовские ребята
Проходу не давали – вот беда.

В Аллаха верил, почитал пророка,
Старался жить, как поучал Коран,
И соблюдал посты от срока к сроку
Мой дед трудолюбивый Рамазан.

Я хлеб променяла на мыло,
Чтоб выстирать сыну бельё.
Я в чистом его положила,
Серёженьку, счастье мое.

Приходи, отец.
Слышишь, май звенит.
Приходи, отец.
Видишь, стол накрыт.

Граница прострелянных окон,
Багряные дымы волос…
В Берлине под пушечный грохот
Мне видеть ее довелось.

На снегу белизны госпитальной
Умирал военврач, умирал военврач.
Ты не плачь о нем, девушка, в городе дальнем,
О своем ненаглядном, о милом не плачь.

Тем, кто смелей и моложе, –
Мной не забытый герой.
Это меня он тревожит –
Свет над Поклонной горой.

– Месяц май, он какой?
Красный, белый, голубой?
Ну конечно, он зелёный!
Распустились ивы, клёны
И берёзы, тополя…

Я помню жатву – в хлопотах, заботах
Засушливых послевоенных лет,
Как жницы-бабы, мокрые от пота,
Косили трудный, но так нужный хлеб.