Я б эту жизнь хранил, как пайку хлеба
За пазухой хранят в платочке чистом,
Завязанном так туго, что зубами
Не развязать. Но может ли голодный...

Тихая луна легла на крышах.
Та луна, что бегала за мной
Столько трудных лет без передышек
Над своей и над чужой землей.

Зря палили фрицы упоённые
Изо всех стволов своих подряд:
Самолёт с Казанскою иконою
Облетел блокадный Ленинград.

Была война. И нашей тетке Марье,
Живущей в тихом Липецком селе,
Из госпиталя под Саратовом
От раненного в грудь супруга

Старику поговорить охота,
лет ушедших память велика,
только люди заняты работой,
некому послушать старика.

Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули.

Степей Донецких панорама.
Опять рассвет, опять жара.
Опять висит над нами «рама»,
Опять приходят «мессера».

В станице пушки… пыль… обозы…
Дымят у мазанок огни,
Смолою пахнет от повозок,
Когда рядком стоят они.

Если жить не смогу,
Попаду или в рай, или в ад,
Я, пожалуй, солгу,
Я утешу погибших солдат...

Ленинградская ночь под обстрелом
В ослепительном блеске луны.
Над землей, беззащитной и белой,
Все сентябрьские звезды видны.

Сожженные отстроят города,
Сровняют рвы, вернутся в улей пчелы.
Но эти годы – их забыть когда?
И не в земле – в веках их след тяжелый.

Сбросив в сенях грязные ботинки,
Не решался посмотреть на мать.
И пальто, что только из починки,
С плеч худых боялся он снимать.

Я помню, в цех война вступила,
Весь цех заполнила собою.
Казалось, труженицы тыла
Здесь лично встретились с войною.

Война… Сирот – что стреляных патронов…
Взмутили Днепр ручьи сиротских слёз…
Его нашли под вечер на пароме
И на попутке привезли в колхоз.

Как лён, чубы и брови выгорали.
О детства миг, высокие мечты!..
Но вскоре в окнах голубых прогалин
Затмили солнце чёрные кресты.