Илистых плавней желтый янтарь,
Блеск чернозема.
Жители чинят снасть, инвентарь,
Лодки, паромы.

На подшипниках осипших инвалид пылил по рынку:
Чем слышнее лязг медалей, тем страшнее тишина…
У него купил я клёши да кепчонку-шестиклинку
Из облезшего до ниток беспородного сукна.

В снегу лежал и плакал как ребенок
Полузамерзший серенький котенок.
Он уцелел единственным из тех,
Кто жил в поселке. Падал крупный снег.

Высóко в небе бомбовоз рокочет.
И чудится, и слышится внизу,
Что он, волнуясь, выговорить хочет
Такую фразу: «Я везу-у, везу-уу…»

Седой военный входит подбоченясь
В штабной вагон, исписанный мелком.
Рыжебородый тощий ополченец
По слякоти шагает босиком.

Помнишь ли, Маруся,
К нам грачи прилетали,
На ободранных берёзах отдыхали,
Из калюжин снеговую воду пили...

– Добить врага! – нам Родины приказ.
Мы третьи сутки не смыкаем глаз.
Мы наступаем. Бьются у реки,
Тесня врага, советские полки.

Вспомнил я о прикамской раскидистой ели
В белорусской лесной стороне,
И певучие звуки удмуртской свирели –
Чипчиргана – послышались мне.

Живу…
Мне каждый день –
Награда,
Но сорок с лишним лет во мне...

В обороне, у брошенных сел,
Средь несжатого хлеба да кочек
Он на бруствере тихо расцвел –
Голубой полевой василечек.

Молчат израненные доты,
В окопах порох отсырел.
И не берут высоты роты,
И бой далёкий отгремел.

В приказах войну называют – «Великая».
Великая – и не скажешь правильней.
А раз великая, то и многоликая:
В ней каждый воюет свою и тотальную.

Опять, свою долю кляня,
На малые сетуешь беды…
Ты в жизни
Счастливей меня,
Родившийся после Победы.

Не забыть, как друзей хоронили,
На ветру слёзы жгучие стыли…
Было мало Земли, было много
Для тяжёлых солдатских сапог…

Стою на Осиновой горке,
Смотрю на холодный гранит,
Что память о времени горьком,
О времени гордом хранит.