А отчего Чернигов* – да никогда не ведал я!
Я знаю Чернососны** в черёмуховом сне.
Я знаю Веремейки** с доверчивой скамейкой.
И всю деревню Белицу с семьёю Подойбедовых,
Дорогу на Верховцы** с верёвкой на сосне…

Текут часы, вползает холод в дом.
В нём остывают вещи, стены, двери.
Во что и утром верилось с трудом,
К исходу дня уже никто не верит.

Да, родная, настали тяжелые дни,
Но, поверь, нашу волю не сломят они!
Помнишь прежние славные наши дела?
Как сегодня, метель над страною мела,

Полюбил девчонку паренек,
А девчонке было невдомек.
Сели рядом. Хорошо в саду.
Щедрый месяц серебром пролился

На багровеющем закате
чернели птицы над рекой.
Из Волги поднимали катер,
потопленный былой войной.

Над землею – снегов пелена,
В пепелищах знакомые села.
Над землею, как коршун, война
Свои черные крылья простерла.

Мой отец проходил службу в армии.
Но войне были нужны солдаты,
и его, недообученного,
отправили на фронт.

Уходит в небо с песней полк
От повара до командира.
Уходит полк, наряжен в шелк,
Покинув зимние квартиры.

Мы?.. Гитлеру?.. Равны?..
Да он – родной ваш папа!
Теперь вы влюблены
В культурный слой гестапо.

Тумана и печали пелена,
Ночные вздохи старого завода,
Который помнит те четыре года –
Почти без хлеба и почти без сна...

Гуляет по июню тишина,
И хочется в ней тихо раствориться.
Спугнуть её боятся даже птицы,
Она у сердца самого слышна.

Хорошо, товарищ, после боя,
Выдыхая дым пороховой,
Посмотреть на небо голубое –
Облака плывут над головой…

...И когда облака продолжали сниженье,
А вблизи и подруги не видно почти,
Голос чей-то с высот ей подсказывал: «Женя,
Для поднятия духа девчатам прочти...»

Здесь, в русском поле, средь лесов забытом,
Хранящем горечь бедственных годин,
Вмерзаю в эхо отгремевшей битвы,
Не зная войн, доживший до седин.

Над привольным же Днепром, на высоком береге,
Встал Ватутин-генерал, генерал-гранит.
Осенён бессмертием, славен днесь и довеку,
Словно витязь доблестный, зорко вдаль глядит.