Новый год был в семь часов. Позднее
Не пройти без пропуска домой.
Был обстрел. Колючим снегом веял
Смертоносный ветер над невой.

В прифронтовой палатке госпитальной,
Что словно храм, стоящий на крови,
Не жалуют слова: «Исход летальный»,
Но молятся: «Живи, боец, живи».

Пора трагических вещей,
народной боли
миновала…
Мы у детей не ищем вшей

Миг, а может, век – знал разве кто там,
Сколько молча пролежали мы
На морозе жгучем, за сугробом,
В чистом поле посреди зимы…

В восемнадцать – прощание с мамой.
В двадцать – гибель друзей, седина…
Распроклятая ведьма-война
Расстреляла мальчишек немало!

Мне день далёкий вспомнился сейчас.
Была война, фашисты песни пели...
Из хаты с братом вышли мы в тот раз –
Мы поиграть, побегать захотели.

На отвоеванном вчера лишь полустанке,
Решив отметить дело наших рук,
В накуренной, натопленной землянке
Мы у огня уселись в тесный круг.

Начинался день рассветом мутным...
Оставляя по утрам кювет,
Мальчуган, босой и бесприютный,
Шёл дорогой небывалых бед.

Ещё плывут над нами тучи,
И смертный бой ещё идёт,
И можно со звездой падучей
Подбитый спутать самолёт.

Ранним утром, видит бог,
Из своей парадной
Вышел в школу Филиппок,
Филиппок блокадный.

Землянка дружбою согрета.
Коптилка, ящик от снарядов…
Благодарю судьбу за это,
Мне больше ничего не надо.

Малолюдно в нашей лодке:
Сотня вёсел – три гребца…
Не дожили одногодки
До победного конца.

Опустело полюшко – ни травы, ни колоса,
Дождик над землянкою. Каплет с потолка.
Собрались товарищи и поют вполголоса,
Собрались товарищи возле котелка.

Стихла деревня. Стоят стар и млад у ворот.
Смотрит-дивуется весь деревенский народ:
Пленные немцы с понурой идут головой.
С лесоповала ведёт их в казарму конвой.

Сумерки. Тишь. Деревенское лето.
В свете прожектора – зелень густая,
Бронза скорбящих фигур, а налево –
Камень-гранит. На граните читаю...