Это было в том бессмертном
Городе, чье имя ныне
Болью сердце наполняет,
Словно песни журавлиной

Он опустился на станину,
Едва земли утихла дрожь.
Дым заволакивал долину,
Ложился копотью на рожь.

Шумно по лесу идём –
Громогласною ватагой.
Далеко за логом дом.
Преисполнен взгляд отвагой.

Не родился, а всё уже было
Решено до меня обо мне,
Чтобы солнце моё не всходило,
Не расцвёл медунец по весне…

Из глубины расейской,
Из отдалённых сфер
Возник тот, с виду сельский –
Три «Славы»! – кавалер.

Осколки, падая, картавят по-вороньи
И жертву выбирают наугад.
Махая пистолетом на пароме,
Истошно матерится комендант.

Их было двое в полушубках стареньких.
В ту ночь в степи буянила пурга.
Девчонок этих где-то ждали маменьки,
А шли они в глубокий тыл врага.

И вот они за окнами у нас,
И шёпот с губ:
«Картошка, млеко, квас».

Май богат и зеленью, и синью.
Всё, чему цвести, давно цветет.
На восток, из Латвии в Россию,
Армия немецкая идет.

Подожди, не спеши, задержись хоть немножко,
Юность в шапке-ушанке и кирзовых сапогах.
Сколько раз, моя юность, тебя убивали!
Сколько раз, моя юность, тебя воспевали!

Был холм тот мало чем приметен –
Пологий, лысый, небольшой.
Но в том далёком сорок третьем
Именовался высотой.

Не пугайся, всё стерпи, не выдай
Слабости, и дико не кричи,
Если военком с суровым видом
Похоронку на меня вручит.

Под осени тягостный ропот,
Раз в день получая еду,
Мы рыли под Тулой окопы
В святом сорок первом году.

Ни валко и ни шатко,
И всюду налегке.
Держись, держись, солдатка,
С цигаркою в руке.

Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.