Ты прости, дорогая, прошу,
что, умея так нежно любить,
собираюсь так долго прожить,
на немецкие трупы гляжу
Не знаю, вспомнятся ли годы
сплошных раскатов грозовых,
когда, пройдя огни и воды,
с тобой останемся в живых.
Когда мы скинем с плеч шинели,
насквозь прожженные в бою,
когда я снова в самом деле
иные песни запою.
Не знаю, вспомнятся ли муки
и вся кровавая страда.
Но знаю, будем помнить руки,
нас приласкавшие тогда.
Они тоскливо обнимали,
любви и жалости полны,
а утром в бой благословляли,
безмерной болью сведены.
Ах, руки женщин молчаливых,
родными ставшие за час,
как мало счастья дать могли вы,
как много значили для нас
тогда, в то проклятое время,
когда у мира на виду
и нам пришлось гореть со всеми
в одном ряду, в одном аду.