Гостей незваных не встречал
Штыком и автоматом.
Я был тогда постыдно мал:
Лишь восемь – в сорок пятом.

По небу осеннему катится гром,
Дивизия наша стоит за Днепром.
Мост взорван – в мой город вступили враги,
И город во мраке, не видно ни зги,

Машут крыльями мельницы
В сорок третьем году.
В чистом поле чернеются
На юру, на виду.

От лазурных волн Дуная
До гряды норвежских гор
Размахнулась туча злая
Черных гитлеровских орд.

Правый берег. Вот он перед нами.
Посмотри внимательней и пристальней.
Эти груды были кораблями.
Этот лес носил окраску пристани.

Бой окончен. Передышка,
Может быть, на целый час.
Кто письмо любимой пишет,
Кто-то дремлет про запас.

Нас сдружила военная буря,
Перед Родиной долг породнил.
Я ему говорил об Амуре,
Мне дружок о Днепре говорил.

Из глубины души, со дна
сознанья-океана
нахлынет память, как волна,
негаданно-нежданно.

У саперов бывает всякое…
И нередко в сердцах – холодок.
Их нельзя удивить атаками,
Нервы связаны в узелок.

В вагонах русская гармошка,
Родной сибирский говорок.
Плывёт в тумане за окошком
Звезды зелёный огонёк.

Я пробовал замкнуть кольцо войны,
Так и не смог по той простой причине,
Что облака, войной обожжены,
Мне вечерами видятся поныне.

Вдруг под небом апрельским высоким –
Или это обманчивый сон? –
Журавли показались с востока,
Будто парус средь стонущих волн.

Вспомнил я о прикамской раскидистой ели
В белорусской лесной стороне,
И певучие звуки удмуртской свирели –
Чипчиргана – послышались мне.

В каком-то неуютном кинозале,
Когда вот-вот начнётся детектив,
Когда ещё конфетами шуршали,
Портфели на колени положив...

Сорок третий. Ноябрьская ночь под Курском.
Над воронками стылый туман курится.
Немцы слышат шорох в окопе русском,
Наши слышат шёпот в траншее фрица.