Кто знает, почему пятьсот весёлым
Мы общежитье наше нарекли?
Ребята, не отвыкшие от школы,
Мы поездов тех помнить не могли.
Картон коробится уже,
Из ветхой рамки выпадает.
Довольно простенький сюжет.
Но так бывает, так бывает,
Что ни сказать, ни отойти –
Лишь сердце прыгает в груди…
Два землепашца на скамье
В пустынном поле у дороги…
Как на офортах у Домьé* –
Почти гротеск: босые ноги,
Седины в съеденных усах,
Намёк улыбки на устах.
А в уголке, между ветвей,
Едва приметный соловей.
И всё. Вот он, вот эти два.
Да изумрудная трава…
Но трели птахи всё вокруг
Согрели трепетом и светом.
Крестьяне переводят дух.
Молчат, не лезут за кисетом…
…Картон, картон, ты не забыл,
Как, примостив тебя на кóзлы,
Военнопленный кистью мёрзлой
Писал тебя? Он немцем был.
И прежде рисовал огнём
Под Сталинградом и Орлом,
И лишь потом, в сорок шестом,
Был растревожен соловьём…
А может, раньше? Может быть,
Он был им болен, но не волен…
Его теперь не расспросить:
Он из живых навек уволен
Виной и совестью своей.
Остался только соловей…
Приходит поздно осознанье.
Как передать его другим?
Ведь где-то снова бравый гимн
Дробится в сводах мирозданья.
Движенье вскинутой руки…
И сапоги… И сапоги…
Упряма память. Смена дней:
То сапоги, то соловей…
Их невозможно заглушить.
Когда ж мы будем в мире жить?
И вновь возможен человек
С промёрзшей кистью над холстами…
Стучится в двадцать первый век
Майдан с его боевиками.
Но соловей – тот соловей! –
Поёт всё громче, всё больней…
* Французский художник-график, живописец и скульптор.