Свирепая была зима,
Полгода лютовал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.

Вопрос: быть иль не быть стране?
Ждать помощи? – но где? откуда?
Фронт сорок первого – в огне.
Но близко – зимняя остуда.

Я искал тишины.
И наткнулся в лесу на блиндаж.
Я не понял, он вражий иль наш
с той великой жестокой войны.

Вернуться в то время, когда ещё живы
Родители, бабушка. Горкою – сливы
С надтреснутой кожицей в центре стола.
Вернуться…

А солдаты на фронте плакали?
Вопрос сына
В бою солдатам не до слез.
Они их в сердце где-то прячут.

Всё от времени, кажется, в мире зависит.
Я в шестнадцать – на фронт, в артиллерию, в бой!..
…Собирают девчонки кленовые листья, –
А такие девчонки шагали со мной.

Выплывает, как из дымки,
Всё, что свято нынче мне:
В чёрных рамках фотоснимки
На бревенчатой стене.

Третий день артиллерия бьет по переднему краю,
Третий день нам пожары немецких усадеб видны,
Через линию прусских границ
мы послушную смерть посылаем!

Память стонет от боли,
Не позабыв ничего.
Блёклое видится поле
Страшного года того.

Мама о войне не вспоминает
И военных песен не поёт.
Спицами она перебирает,
Внука нянчит, полет огород.

По фронту мертвое затишье,
Ни огонька, ни звука чтоб…
Поднимешь голову повыше –
Увидишь вражеский окоп

…«Cладок и хрупок картофель», –
матушка пишет в письме мне, сладком и хрупком на звук.
«…сладко», – читаю и мне сладко, а «хрупко», – читаю,
кажется: жизнь обронив, ёлочный шар уроню...

Вся земля – на дыбы из-под ног!
Я живой, хоронить меня рано…
Но дорога к тебе – через тот бугорок,
Радость моя, ангел мой, моя рана.

Как нереально то, что до войны:
Кудрявый мальчик в чистенькой матроске,
На синем гюйсе* – белые полоски.
Рот приоткрыт. Глаза удивлены.

А я родился – всем смертям назло –
В тот самый страшный первый год военный.
И хоть с рожденьем мне не повезло,
Я выжил, рос, пацан обыкновенный,