Сколько радости деду во внуке!
Десять фунтов внук потянул,
Он лежит на спине, а руки
Прямо к солнышку протянул.

Не бывало прежде так, да вдруг сталося,
Что в деревне Чепухинке**, под Валуйками***,
В тесной мазанке, под крышей соломенной,
Появилось на свет божий чадо малое,
Во грядущем генералом славным ставшее.

Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.

Он предо мною – без медалей,
Простоволос, безног и слеп,
Осколком гитлеровской стали
И меж бровей пропахан след.

Я ранен был в 9.30 утра
На высотах Синявина в 43-м году,
В сентябре, 15-го. Словно это вчера
Я, орущий в атаке, упал на ходу.

Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.

Мы город разбомбленный оставляли,
Где с материнским молоком впитали:
Нам правота завещана от века,
И в ней – несокрушимость человека.

Никто, никто еще не знал
Цены и сроков той разлуки
И, расставаясь, не рыдал,
Беспомощно ломая руки.

Неужели мне видятся сны:
Молодым, боевым петухом
Проскакал я на палке верхом
По дороге военной весны.

Лишь прикоснулся – сразу сердце сжалось.
Когда-то, глядя в это вот стекло,
В театр готовясь, мама наряжалась,
И сквозь расчёску золото текло.

Приснилось поле боя после боя.
И мы лежим на этом мёртвом поле –
Всю жизнь свою, как шаг один, шагнули.
И этот шаг остановили пули…

В приказах войну называют – «Великая».
Великая – и не скажешь правильней.
А раз великая, то и многоликая:
В ней каждый воюет свою и тотальную.

Русский солдат и немецкая девушка…
После шести разлучальных декад
Вновь обретённую бабушку дедушка
Нежно целует – и я за них рад…

На войне о смерти мало говорят:
В день её встречают много раз подряд.
Слишком даже много этих смертных дней,
Так чего же ради говорить о ней?

Над Днепром сто громов гремело,
Над Днепром от гари – темень…
И вас тридцать в шинелях.
И ты – командир над всеми.