Из глубины души, со дна
сознанья-океана
нахлынет память, как волна,
негаданно-нежданно.

Высота врезалась в рощу клином
И жила под ветром, на дожде,
С маленьким гнездом перепелиным,
С желторотым птенчиком в гнезде.

Взрывая снег метельный, с ладонью у виска
Будённый* и Артемьев** объехали войска.
Немеркнущая слава святых-сороковых!
Метели белый саван укутывает их…

Я из чёрного теста, из пепла войны,
И стихи мои, как погорельцы, грустны.
Лишь закрою глаза, и опять я – малец,
В неокрепшее темечко метит свинец.

Здесь владенья зимы. Холода.
Всю округу морозы сковали.
Хоть две жизни имей – и тогда
Эту стужу осилишь едва ли.

Запахло дымом горьковатым
От запаленного жнивья.
И я припомнил, как солдатом
Встречал на фронте осень я.

…Чтоб страшную тайну не выдать при ней,
Когда её не было дома,
Ревели с запасом на множество дней
Взахлёб в этом горе огромном.

Разные из репродуктора звучали в детстве слова,
Но ничего не запомнилось торжественней и священнее:
«Внимание! Говорит Москва!
Передаём важное правительственное сообщение!»

Понятно каждому: не для парада
Торопимся к берлинскому плацу.
Но ежели небритый – не порядок,
И на войне щетина не к лицу.

Увидишь – душа содрогнется:
У перекрестка дорог –
Ромашка, подобие солнца,
Трепещущий чудо-цветок

На крыше пост. Гашу фонарь.
О, эти розовые ночи!
Я белые любила встарь, –
Страшнее эти и короче.

Привалясь к госпитальной ограде,
На своих костылях распятый,
Он курил. А дорогой рядом
Пленных немцев вели куда-то.

Мне говорили, что не надо
Таких отчаянных любить.
Что после фронта и отряда
Хорошей девушке не быть.

«Пот – не кровь,
Не жалейте пота! –
Проповедовал старшина.–
Такая у нас работа

Когда над Волгой только-только
Зажгутся первые лучи,
Мальчишки из тебя осколки
Вновь извлекают, как врачи.