Провал окна. Легла на мостовую
Тень, что копилась долго во дворе.
Поставлены орудья на прямую,
И вздрагивает дом на пустыре…

Появляются чаще и чаще
Списки тех, кто в боях награжден,
Списки милых, но разно звучащих
И по-разному близких имен.

Ржавая гильза из-подо Ржева,
как поминальная свечка, стоит
в книжном шкафу лет пятнадцать уже, а
сколько ещё ей стоять предстоит?

Небо звёздами прошито,
Как наградами мундир.
У разбитого корыта
Дремлет бывший командир.

…Как он попал сюда?.. Как это было?..
Что это голову сдавило…
как будто камень лег на темя?..
И отчего соленый вкус во рту,

Медленно падает
В землю крестом колокольня.
Падает вечность
На белые лица солдат.

А за окошком – кутерьма.
Потрескан воздух на морозе.
И угрожающая тьма
Сидит в углу в готовой позе.

Дымное поле. Сгорела изба на околице.
Её подожгла грозовая из тучи стрела.
Дымное поле, усыпано пеплом, покоится,
Как будто само это поле сгорело дотла.

Уходил я на фронт с друзьями.
За спиной – девятнадцать лет.
На груди – словно вечное пламя –
С силуэтом вождя билет.

Война с блокадой черной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом* тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!

А бабушка сушила сухари
И понимала, что сушить не надо.
Но за её спиной была блокада,
И бабушка сушила сухари.

На ржаво-красном косогоре,
На незаросшем пустыре,
Цветёт бесхитростный цикорий
В безмерно тёплом сентябре.

Брат мой поседевший, Анатолий,
Помолчим, замедлим-ка шаги.
Вот она, дорога, а над полем –
Коршуна широкие круги.

Красный крест на крыше медсанбата,
В грозном небе – черные кресты.
С тонкими косичками солдаты –
Синеглазой юной красоты.

Чтобы плакать – тоже нужно настроение.
Слёзы старого человека –
Это сорвавшаяся с привязи печаль.
К празднику надежды – Христову Воскресению –
Совсем чужие люди подарили бабушке
Новую почти шаль.