И только бы девчонке стать красивой –
В окопы оступилась тишина!
И пушки, сплюнув смазку, пробасили:
А вот на красоту вам, вот война!

Что случилось, что со мной случилось?
Я в Германии – как это объяснить?
Я в Германии – прости, так получилось.
Я в Германии – и некого винить.

Послушай меня: я оттуда приехал,
Где, кажется, люди тверды, как гранит,
Где гневной России громовое эхо,
Вперед продвигаясь, над миром гремит.

То курная лачуга, то стены дворца,
Изваянья Мадонны и кресты без конца…
Колокольни. Землянки. Окопы…
Не в туристском плаще, а в шинели бойца

Над головой раскаленный свист,
По мягкому снегу ползет связист.
Хрипнул и замолчал телефон.
Сжала трубку ладонь.

Дымное поле. Сгорела изба на околице.
Её подожгла грозовая из тучи стрела.
Дымное поле, усыпано пеплом, покоится,
Как будто само это поле сгорело дотла.

Меняются цифры, стираются даты,
Но в памяти вечно шагают солдаты.
Стучат и стучат в голове батальоны
И сон выбивают из глаз воспаленных.

Принесли мне в землянку посылку,
И повеяло теплом.
И забилось вдруг сердце так пылко,
И я вспомнил тихий дом…

Вспоминал Колотуша Иван,
Как он сватать девчонку ходил.
И не выпил, а будто бы пьян,
Как хмельной, с ней до зорьки бродил.

В день вашей свадьбы грянула война,
И, наскоро простясь, пошел он в бой, –
Тебе оставив только гору горя,
Но и надежд твоих не взяв с собой.

Тишина в Кёнигсберге,
Первый раз тишина...
Чёрной Преголи берег
Отмывает волна.

Сапоги надраены до лоска,
Брызжет с пряжки солнце горячо,
Светится застенчивой полоской
Снежной белизны воротничок.

Видел я, как безногие
Пляшут в пыли,
Пляшут, в сторону кинув
Свои костыли.

«Отец мой, в лихую годину войны,
Сражаясь за счастье родимой страны,
Ты жизнь за него положил бы в бою?
Честь воина ты сохранил бы свою?»

Ноябрь. Шестое. Школьный вечер.
Суровый сорок третий год.
Победа так ещё далече,
Но наши двигались вперёд.