– Ты бы смог, как в былую войну
(Боль и память о ней не изжили!)
Умереть за родную страну?
– Но родную страну растащили...

Снилось всё, как, наверное, было
Много лет отдалённых назад:
Посреди лебеды, чернобыла
Шёл твой самый любимый солдат.

Я строил баррикаду.
Но не об этом речь!
Мешки с песком укладывал
и яростно угадывал

До сих пор мне снится та бомбёжка:
вздрогнула и вздыбилась земля,
всё тогда исчезло, даже ложка –
ложка деревянная моя.

Пришлось ей трудно – пять детей…
Кругом война, обугленные хаты,
И тысячи невидимых смертей,
И тысячи неслышимых проклятий...

Идем мы скрытно, без огней.
Пыхтит машина, и одно
Твердит как будто кто-то в ней:
«Давным-давно. Давным-давно».

Июнь сорок первого года…
Нет, это ещё не война.
В соку сенокосном природа,
Под сенью лесов тишина.

Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом

В бою мой друг-однополчанин,
Вдали от дома и родни,
Был тяжело осколком ранен.
Лежал и видел, как над ним

В его зрачок, как будто в дом просторный,
Входили сосны, тучи, плес озерный.
Косая тень вороньего крыла
С размаху глаз делила пополам.

Память о войне во мне осталась,
И ничем её не отскрести.
Всё при мне, что в детстве мне досталось
Перевидеть и перенести.

Вчера у пчел была нелетная погода –
Шел долгий дождь. мир спал под сеткой брызг.
Жужжали в ульях рыжие пилоты
И, хмурясь, выходили на карниз.

Траншея, взрытая снарядом…
За речку откатился бой.
С разбитым пулеметом рядом
Солдат к земле припал щекой.

Еду я, солдат двадцатилетний,
По войне, с винтовкою в руке,
В первый бой, а может быть, в последний,
Вместе с другом на грузовике.

Расписана каким-то Пикассо,
Приобрела Москва иную емкость
И спрятала привычное лицо,
На миг преобразившись в незнакомку.