Внутри нетопленного клуба
На стенках изморозь бела.
Но я дышу, и пара клубы
Гоню в ладоши для тепла.

Всяк непредвзятый да поймёт,
какою дорожу любовью
к своей деревне, что над Обью
в ладах со временем живёт.

Сыночек,
Сыночек,
Кровинка моя,
Сыночек...

Из какого мы времени родом
И какою бедой рождены –
Пацаны сорок пятого года,
Недородные дети войны?

Хриплым криком капитан кого-то,
Задыхаясь, крыл в слепом бреду:
Может, поднимал в атаку роту
У стволов глазастых на виду.

Побелел кусок асфальта голого,
Тишина, машин не слышно тут,
Важные, откормленные голуби
Крошки хлеба пухлые клюют.

Победа шла по бедам,
По скорбным похоронкам,
По воинским обетам –
Грозоподобно. Громко.

Смех и ласку знали мы,
Только помнится поныне:
Паровозные дымы
Стлались рвано по равнине.

В глазах – обоз,
в ушах – обоз.
И плач как скрип.
И скрип как плач.

Пустырь, людьми и Богом брошенный,
В развилке двух сибирских рек*,
Никем не паханный, не кошенный,
Бесплодно доживает век.

Как часто,
Когда мы над Ильменем зябли
И мокли шинели у нас под дождями,
Мы города Ленина имя

Ласточки на бреющем полете
Задевают тихую траву.
Я не знаю, как вы все живете, –
Здесь я очень буднично живу.

Мне не забыть тот стебель колкий,
что вышел в свет из глубины,
раздвинув ржавые осколки
едва умолкнувшей войны.

Синело небо. Было тихо.
Трещали на лугу кузнечики.
Нагнувшись, низкою гречихой
К деревне двигались разведчики.

Если ноги гудят,
Если веки свинцовыми стали,
И озноб пробегает,
И врезались в плечи ремни,