Три дня метелица мела,
Все тропы замело,
Три дня не выйти из села
И ни войти в село.

Спросила ты: как на войне
Жилось и чувствовалось мне?
Не изломал ли душу страх:
Мол, миг – и обратился в прах?

Опять, свою долю кляня,
На малые сетуешь беды…
Ты в жизни
Счастливей меня,
Родившийся после Победы.

Рождён за десять дён до Рождества
в кинотеатре. Мать, едва жива,
не донесла кричащего еврея
до Рождества, навеки молодея.

В тылу врага мы бьемся непреклонно.
Повсюду наши зоркие посты.
Взлетают к небу вражьи эшелоны,
Пылают склады, рушатся мосты.

– Кто этот дядя в гимнастёрке? –
У мамы спрашивала я. –
Быть может, это Вася Тёркин
С портрета смотрит на меня…

И моё рожденье означало:
Мне начало и конец войне.
От войны осталось одеяло
В нашем доме – и досталось мне.

Снилось всё, как, наверное, было
Много лет отдалённых назад:
Посреди лебеды, чернобыла
Шёл твой самый любимый солдат.

Пробираясь хвойными чащобами,
Боевую, лучшую из школ,
Памятную долгими походами,
Я с друзьями об руку прошел.

Гудели танки, пушки корпусные
Месили грязь и вязли до осей…
Знать, из терпенья вышла ты, Россия,
Коль навалилась с ходу силой всей!

Собачья жизнь. Собачий холод.
Конвой неистовствует: «Шнелль!»
Ты ветром весь продут, измолот.
Не согревает и шинель.

Светло от ярких глаз ребят
Под сводами амбара:
Три класса перьями скрипят
На трёх скамейках старых.

В семи верстах от нас
в лесу – поляна…
Хоть много лет прошло –
забыть я не могу.

Я сам не свой и, как во сне дурном,
Зову кого-то голосом неслышным…
Я помню, здесь, под дедовским окном
Леса стеной стояли выше крыши.

О пропавших без вести гадают,
Смотрят вдаль печальные глаза.
До сих пор их дома ожидают,
Падает на карточку слеза.