Крылечко ветхое. Избушка.
И занавеска на окне.
Во дворик тихая старушка
Литой колун выносит мне.

Казалось – сузились дороги
И выше сопки поднялись,
И в сапогах добротных ноги
Свинцом горячим налились.

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился…
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.

Стоны, грохот, пепел, дым и прах…
Я бегу… Мне слышится комбата
Голос, огрубевший на ветрах…
Проплывают выжженные лица

В военных снах порой еще слышны
раскатистые вздохи барабана.
Идут домой из марева-тумана
солдаты, запоздавшие с войны.

Последний визг последней мины –
И навзничь рухнула война…
Над ней, наполненная дымом,
Склонилась робко тишина.

Здесь, где стояли венгерские части,
Встал наконец-то мемориал.
Бог на органе незримом сыграл,
Чтоб улеглись волны мстительной страсти.

Лесная посадка. Размытый омёт.
Где немцы, где наши – сам черт не поймет.
Взлетают ракеты. А так – тишина.
В донецких степях заплуталась война.

У Рейхстага мне седой полковник
Ту медаль победную вручил,
И навеки я, друзья, запомнил,
Что комдив в Берлине говорил.

Как ночь темна! Ни облака кругом,
Ни сопки рядом – только тьма густая…
Ваш сын не спит. Он вспоминает дом.
Вас вспоминает, мама дорогая.

В залпах последних,
в последнем дыму
наше на свет появление.
Салюты и песни, и – пусто в дому –
послевоенное поколение.

Что ж, нам уже за пятьдесят сегодня –
Как будто за спиной легла черта.
И как мираж – косынки тех девчонок,
Что в школу с нами бегали тогда.

Мимо станции Успенской –
От заката на восход –
В эшелонах длинных с песней
Ехал сорок пятый год.

В войну это было. Не вспомню числа.
Вдруг наша корова телка принесла.
Зимой. Отелилась. И делу конец.
Бычка окрестили. Назвали Боец.

Войну мы помним по движенью ночи,
По вкусу слез, по трепету листов,
По черным пепелищам у обочин,
По запаху раздавленных цветов.