Над водой балтийской стелется дым,
Стреляет в туман Кронштадт.
Стальными утесами из воды
Разбитый встает «Марат».

В пилотке, сбитой на затылок,
В шинели длинной нараспах,
Он в дом вошёл. И мать застыла,
Оцепенела в двух шагах.

А он успел перед войной жениться,
И в сорок первом Люба понесла.
Хоть рожь в полях взметнулась, словно птица,
Мужик на фронт – такие вот дела.

Травяной красавец – сводник
Берегов, канав и рек…
Колокольчатый окопник
Лечит нас из века в век.

Идем вдвоем на фронт путем-дорогой,
усталые, мы месим талый снег.
А по краям осевшие сугробы
напоминают о весне.

Осеняют сон солдата
Руки Вечного огня,
Отрешённо и крылато
Свет души его храня.

Мы не спали четыре ночи,
Пыль съедала нас до нутра,
Ночь казалась нам дня короче,
Мы не видели серебра

В двадцать три –
Стала мама моя вдовой…
Две зари
Словно связаны бечевой.

Мы свалились под крайними хатами –
Малолетки, с пушком над губой,
Нас колхозные бабы расхватывали
И кормили как на убой

В ту зиму долгими ночами
Здесь паровозы не кричали...
От этих мёрзлых стен полночных
К Москве...

Даже шальные птицы
не пели тогда в июне,
Лишь гнулись буйные травы
под тяжестью утренних рос.

В блиндаже под снегом в три наката,
В стороне от всей Большой земли
Руки обожженные солдата
С нежностью на плечи мне легли.

Под шатром нескончаемой сини
У живого огня я стою.
Потому и не пала Россия,
Что сыны её пали в бою.

Мама, я еще вернусь с войны,
Мы, родная, встретимся с тобою.
Я прижмусь средь мирной тишины,
Как дитя, к щеке твоей щекою.

На приокопном взрытом пепле
Остатки «тигра» гложет ржа.
А рядом строй сомкнули стебли,
Колосья бережно держа.