Войну позабыл. Словно не был
На этой войне никогда,
И не открывалось мне небо
Господним порогом суда.

Башня
кирхи немецкой
видна из окна.
Эта кирха весьма знаменита;

Кто скажет нам, что слишком мы жестоки?
Взгляни – дымятся головни пожарищ.
И угли не остыли. Горький пепел
Лежит на месте мирного селенья.

На морозе стынут танки
В тишине лесных дорог.
Из одной глухой землянки
Вьётся медленный дымок.

Я замёрз… Не могу отогреться…
Я прогреться никак не могу…
Холодами блокадного детства
Я оставлен на том берегу...

Нет, не могилы я запомнил в это
Так трудно ожидаемое лето
Войны, преобразившей Ленинград,
Но гряды огородов, но салат

О чём им мечталось в затишье войны?
Наверное, выжить и жить долго-долго.
Дожили. До яви нелепей, чем сны:
Возводится памятник фрицам над Волгой.

Силу тяготения земли
первыми открыли пехотинцы –
поняли, нашли, изобрели,
а Ньютон позднее подкатился.

Всё в порядке. Никакой тревоги.
Бабка на крыльце сидит. В очках.
Марфа закружилась в огороде –
огурцы поспели. Просто страх.

В доме должно быть тепло, –
Чтобы печное сопло
Алою глоткой дышало,
Чтобы клонило ко сну...

Ломая вражеские доты,
Не дав опомниться врагу,
Мы вышли к Сожу всею ротой –
В дубовый лес на берегу.

Коварно, как недруг сокрытый
За тихим обвалом стены,
Ударил недуг позабытый
В солдата минувшей войны.

Год 52-й
играет на трубе.
Пот над головой
в сиротской синеве.

Нет, не ушла наша нежность,
Пусть мы стали суровей и суше,
И в сраженьях, скреплённые кровью,
Беспощаднее стали и злее

В день, когда на просторы
Свободной советской земли
Из германских пределов
Фашистские банды пришли,