Вроде повезло ей, тетке Даше –
получила сразу два письма.
Радости-то сколько, если даже
и не больно грамотна сама!

Во взводе были парни из Казани,
И старый молдаванин, и еврей…
Но лейтенант басил: «Вперед, славяне!» –
И все мы дружно лезли из траншей.

Сердце то стучит, то замрёт…
Крепко взяли нас в оборот,
Огневой гуляет налёт,
Головы поднять не даёт.

Что-то время понапрасну трачу,
Суета заела дочиста;
Лучше поищу свою удачу,
То есть небезрыбные места.

Буду драться бесстрашно, а если
За какой-то чертой огневой
Я паду, пусть неспетые песни
Остаются навечно с тобой.

– Что ты, Вася, приуныл,
Голову повесил,
Ясны очи замутил,
Хмуришься, невесел?

Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули.

Говорил он когда-то дивчине,
Углядев её в светлом окне:
– Ты красивой была при лучине,
А при солнце прекрасней вдвойне.

А музыку я с детства полюбила,
тогда солдаты с фронта приходили,
победные весь день играли марши
на улице Победы Уралмаша.

Ослабла память? Быть того не может!
И мне ли друга нынче не узнать?
Но всё ж скажи, скажи, товарищ, всё же,
Какой пришлось нам город штурмовать?

Задумаюсь – очнётся память.
Вчера как будто – боже мой! –
Шагала Зорька с вольных пастбищ
Туманным вечером домой.

Хорошо до слёз! Истома.
Заурчало в самоваре.
Я отпущен из детдома,
Знамо, в гости к тётке Марье.

Ввечеру затихнет у скворечни
Воркотня накормленных скворчат.
И пойду я, человек нездешний,
По мосткам, что жалобно бренчат.

Я под Старым Осколом убит,
Я не в братской могиле зарыт,
Я лежу, а вокруг ни души –
Надо мною одни камыши.

Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда.
Но словари в гробу видали
В те рукопашные года.