Я родом из рассказов о блокаде,
из той зимы опухшей и седой,
где в январе в продрогшем Ленинграде
к Неве тащилась мама за водой.
Внукам Магомеду и Арсену
Проспект Добролюбова…
Дом двадцать пять,
меня, как магнит, ты притянешь опять.
Замру на мгновенье у старых ворот,
где память, как призрак, в подъезде живёт.
А прежде, в блокаду, здесь мама жила
и чёрного хлеба как чуда ждала…
Ей было шестнадцать,
и военкомат
таких отправлял добровольцев назад.
И слёзы размазав по впалой щеке,
она по Дворцовой плелась налегке
на Каменный остров,
и каменный взгляд
черней был тяжёлых чугунных оград.
Полвека минуло уже с той поры,
и стали другими дома и дворы,
и люди другие…
Но всё же сюда
меня бессознательно тянет всегда.
Как будто не мама,
а я здесь жила
и чёрного хлеба как чуда ждала…
Как будто бы я вдоль чугунных оград
несла заявление в военкомат.
Года перепутались и времена,
и стала другою родная страна,
где Санкт-Петербургом зовут Ленинград,
и в этом никто уже не виноват.
Но родина может быть только одной,
любимой до слёз,
до доски гробовой…
И здесь, у старинного дома, душа
не зря замирает, от счастья дрожа.