В библиотеке публичной
Заполняю формуляр:
Древняя Месопотамия,
Такой-то век до нашей эры…

Скупясь, о войне говорили,
Была эта рана свежа.
Ещё проступала из пыли
Осколков кровавая ржа.

Я, в сущности, песчинка пред тобой.
И всё-таки от края и до края
Полётом мысли, страждущей, живой,
Огромная, тебя я обнимаю.

В Крестцах машины нагрузив мукой,
К военным хлебопёкам мы попали,
И, тёплый хлеб ломая фронтовой,
Горячим чаем губы обжигали.

Родимого края причал.
Берёзы холодные ветви.
Как здесь я подолгу молчал
О вечном, родном и заветном…

Жизнь – и кислород, и дым.
Все мы были молодые.
…Мёртвые нужны живым.
Мёртвым не нужны живые.

Мы – земля, мы – трава, мы – глаза незабудок и льна,
В чистом поле берёзы над нами, как сёстры, нагнулись...
На суровую практику нас посылала война,
Мы с войны до сих пор не вернулись.

Я вас люблю, как любят всё, что мимо
Промчалось, не убив, когда могло.
Я вас люблю и вами я любима
За то, что не убили, а могли...

Милы вы, осенние тропки
В смоленских привольных лесах.
Холмы мне напомнили сопки,
И та же лазурь в небесах.

Мы рисовали чучело бекаса,
Тяжёлую керамику и хлеб –
Художники графического класса,
Которым было по пятнадцать лет.

Я вернулся оттуда,
Из метели сырой,
Где ценили не удаль,
А выносливый строй.

Победный день от нас всё дальше
И всё весомей с каждым днём.
В его оценке меньше фальши.
Его принизить не рискнём.

Есть в России степная равнина…
Об Орловщине память жива…
Деревушку в пуху тополином
Называют в народе – Литва…

В сиянье ратных подвигов и славы
О сколько раз ты снился мне во сне!
И пушкинские пели мне октавы,
И струи невские сверкали мне.

Илистых плавней желтый янтарь,
Блеск чернозема.
Жители чинят снасть, инвентарь,
Лодки, паромы.