Я шел с цветами. Было двадцать мне.
Сданы зачеты. Не сидится дома.
По скверу, спотыкаясь, как во сне,
навстречу однокурсник шел знакомый.

Восход алел, как орденские планки.
Клонило в сон от свистов пулевых.
И пудреные статные германки
Толкались возле кухонь полевых.

Мы помним день с такою датой,
Не пасмурный, не на ветру,
Когда народ вдруг стал солдатом,
Проснувшись рано поутру.

В ту ночь враги остервенели,
В бою он тяжко ранен был.
Упал, забылся… И в постели
Себя лишь снова ощутил.

Земля израненная впереди…
В шинели, с автоматом на груди
Шагаю, прохожу за долом дол.
Высоко надо мной парит орел

Мне в белые ночи не хочется спать,
Колотится сердце в тревоге,
И я вспоминаю опять и опять
Свои фронтовые дороги.

На себе на отмель тащим
Март, зарю, реку, понтон,
До утра дожили, павшим –
Жить потом.

Снег и лед. Под Ленинградом
Дед Мороз вступил в права.
Зимний фриц с потухшим взглядом
Прячет руки в рукава.

Под крышей – радио. Очерчен грубо
Беззубый и квадратный рот.
И на асфальт выбрасывают трубы
Свой недожеванный фокстрот.

Не могу наглядеться
Я на край этот милый.
Пролетело здесь детство
Голубком сизокрылым.

Нерв боя – связь всё рвётся, рвётся…
Устала бегать на порыв.
За взрывом взрыв, за взрывом взрыв…
Связь без меня не обойдётся!

Землянка, страх, тревожная дремота,
Свечи оплывшей зыбкий полумрак…
Всё позади – в село вошла пехота,
Над сельсоветом вьётся красный флаг.

Во цвете лет погиб отец… О Боже!
Он ныне в сыновья годился б мне.
Он вдвое был меня моложе,
Когда погиб на проклятой войне.

В боях добыв Отчизне славу,
Как маршалы мы ехали домой,
Но был сержант товарищ мой бывалый,
А я вовсе – только рядовой.

Вновь смотрю на это фото,
Рыжий чуб свой теребя.
Слышу хохот пулеметов,
Вижу, милая, тебя.