По всей планете нашей та встреча прогремела.
Оркестр московский сводный сыграл отбой войне.
От Спасской башни маршал к нам выехал на белом,
Другой скакал навстречу на вороном коне.

С бугра, откуда-то оттуда,
Где небо выбелил рассвет,
Бьёт шестиствольная паскуда,
С подвывом лупит – спасу нет.

Незабудки-цветы, голубые крупиночки,
При канавах лесных и в прибрежном лугу.
А быть может, они – голубые слезиночки
Тех, ушедших от нас, перед кем мы в долгу.

Тучи в мае стояли грозные,
Грянут ливни, того и жди.
Но заладили несерьезные,
Кратковременные дожди.

Казалось – сузились дороги
И выше сопки поднялись,
И в сапогах добротных ноги
Свинцом горячим налились.

Возвратился солдат на одной ноге,
На одной ноге да в одном сапоге.
Возвратился солдат в родные края.
Только скорбь вокруг, только крик воронья.

Не зелёные иголки,
Не хвои запах снеговой –
Дубок кудрявый вместо ёлки
С задорной рыжею листвой.

У костра пехотного полка
Грелась и дымила вся Россия.
– Нет ли среди вас, друзья, – спросил я, –
С лужским самосадом земляка? –

Четыре грани – русский штык:
И меркнет свет на сломе лет,
И времена смыкает встык
Цветок георгиевских лент.

Вспомнил я о прикамской раскидистой ели
В белорусской лесной стороне,
И певучие звуки удмуртской свирели –
Чипчиргана – послышались мне.

Ты войди в теплицу –
Там июльский зной.
Распустились розы,
Как в Крыму весной,

Был осенним багрянцем, как лентой, весь город обвит.
На дорожки в саду наплывала вечерняя дрёма.
Ты рассказывал мне о мальчишеской первой любви,
О красивой девчонке из испанского детского дома.

На огромной, вздыбленной, кровавой,
на земле, судившей по столам,
белым хлебом звали хлеб неправый…
Правый был с мякиной пополам.

Один упал головой к Москве.
Другой упал головой к Берлину.
А где-то матери плачут две –
У них и было всего по сыну.

Суровое, решимости полно,
Пороховым овеянное дымом,
Видением, вовек неизгладимым,
Повсюду мне встречается оно.