Из послевоенной разрухи,
Из низкой избушки я вышел.
Избушка – два синих окошка,
Прижался подсолнух к плетню.
Невысок мой отец, да и друг его тоже.
Сединой и судьбой друг на друга похожи.
Сыновья – мы повыше, светлее лицом.
Но каким бы высоким и светлым я ни был,
Не светлей и не выше я этого неба,
Голубиного неба, что стало отцом.
В чём-то схожие, послевоенные дети,
Мы с отцами. Хлебнули и мы в лихолетье.
Конопушки – что точки на птичьем яйце.
Я иду детской памятью. И, приближаясь
К страшным дням, ощущаю и боль я, и жалость.
И молчу я в начале. И плачу в конце.
Невысок мой отец. Я плечами покруче.
Ещё миг – и руками достану до тучи.
Не мешают расти ни тоска, ни беда.
Но отцы, что живыми и мёртвыми вышли
Из огня, – выше памяти нашей и выше
Высоты, где летит за звездою звезда.