Снаряды грызли землю Сталинграда.
Вскипала Волга. мертвый плыл паром.
Горбатый, грязный, как исчадье ада,
Немецкий танк поднялся над бугром.

Мы к погонам привыкали не в строю,
Мы к погонам привыкали по вагонам,
Кипятком и сухарём давясь солёным,
Пацанами шли в солдатскую семью.

На нас на каждого легла печать.
Друг друга мы всегда поймем. Уместней,
Быть может, тут спокойно промолчать.
Такая жизнь не слишком ладит с песней.

В вечернем сумраке на бак,
Зимой в добротном полушубке,
Я выхожу зажечь табак
Своей видавшей виды трубки.

Обледенелая дорожка
Посередине мостовой.
Свернешь в сторонку хоть немножко –
В сугробы ухнешь с головой

Прости меня, отец, что за семь лет
Я в первый раз к тебе явился в гости.
Ковром сухой травы твой холм одет –
Заботливая осень на погосте.

Когда я был молод, была уж война,
Я жизнь свою прожил – и снова война.
Я все же запомнил из жизни той громкой
Не музыку марша, не грозы, не бомбы,

Я на него глазеть не мог.
Взглянул – и старше стал, и строже:
Торчат культяпки вместо ног,
Обёрнутые чёрной кожей.

Моё нищее детство, смогу ли тебя упрекнуть
За обиды и слёзы?
Это верный, по жизни единственный путь –
Через беды и грозы.

Полустанок.
Едва шелестит тишина.
Над поездом
и над вагоном

Нас было много в палате.
Болезней – больше, чем нас.
Печаль даже к самым сильным
Подкатывала не раз.

Нам удаются фильмы о войне.
За них вручают премии нам в Каннах.
…А в Канске – плачут.
В Канске у экранов
не спорят о подтексте и игре.

Ветер носится со свистом
И качает, как со зла,
Двух повешенных фашистов
Грязно-желтые тела.

Я стою на земле. Над моей головой –
Седина облаков пополам с синевой…
Кто-то выжил, кого-то металлом насквозь:
То ли пуля, то ль ржавый осколок!

Места боев затянуты травой,
А шевелюры наши поредели,
Но, возникая в песне фронтовой,
Война пошевелит осколок в теле.