Ольха сутулилась по-вдовьи.
Промчался светлый летний дождь.
Над нами – небо молодое,
а перед нами – рожь и рожь.

Над проселочной дорогой
Пролетали самолеты…
Мальчуган лежит у стога,
Точно птенчик желторотый.

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за вас.

Мы в юности записок не вели,
И, лишь пройдя через бои-пожары,
По памяти, но честно, как могли,
Солдаты написали мемуары.

Ты писал мне перед самым боем,
В час, когда бросало землю в дрожь…
Я не знаю – где ты, что с тобою.
Но я верю: ты ко мне придешь.

В буреломной чаще,
Травами увитый,
Люди отыскали
Наш «КВ*» разбитый.

Снег летит и летит… Мы уже никогда не забудем,
Как на мертвые лица ложится нетающий снег.
Кто останется жив, пусть расскажет, по совести, людям:
Об отходе в ту зиму и думать не мог человек.

Мимо Александровского сада
Матери из дальних сел идут,
Своего российского солдата
Ваней, Петей, Колею зовут.

На Комсомольской танк стоит
Из броневой уральской стали.
Его всем миром, словно щит,
В последний день войны ковали.

Вспоминаю: в мае было это.
Накануне праздника страны
Пригласили в госпиталь поэтов
К ветеранам памятной войны.

О них ещё думают как о живых
Печальные матери в дальней Сибири,
Но спят они крепко средь сосен густых
В суглинке тяжёлом у Свири.

Рассвет над Волгою осенней,
И не понять – туман иль дым.
И вспоминается Есенин:
«…не буду больше молодым».

Вновь из приплюснутой баклажки
Глотнув и вымолвив: «Живу!»,
Завхоз наш в клетчатой рубашке
Косил зелёную траву.

До боли стиснув зубы,
Полк высоту берет.
И не играют трубы,
И барабан не бьет.

Как трудно мне привыкнуть к городам,
Сродниться с шумом молодых акаций.
Но отчего, я не пойму и сам,
Ещё труднее с ними расставаться.