На киноплёнке памяти моей
Отсняты кадры чёрно-белых дней.
И только детства солнечны все дни,
Как будто бы безоблачны они.

А беженцы на самолетах
Взлетают в небо, как грачи.
Актеры в тысячных енотах,
Лауреаты и врачи.

Жили мы в Берлине.
С переводом
В край родной везло тогда не всем.
Мне уже исполнилось три года.

Сын к матери и добрый, и внимательный.
У самого уж внуки. Хлебосол.
Садятся в День Победы замечательный
За стол.

Глаза земли задумчивы и кари,
А щёки в конопушках земляник.
Поляна детства мне раздумье дарит,
И к ней душою я сейчас приник.

Мы сюда приезжали
Прямо с лекций в трамваях
И траншеи копали
У переднего края.

Ну что ты помнишь: был – под стол пешком.
Ну что ты мог – ребёнок из детсада?
Ответь, мальчишка с голубым лицом,
Что в центре ледяного Ленинграда...

Приколачивает пыль
За дворовою площадкой.
На одной ноге – костыль,
На другой – сапог солдатский.

Немало их на сопках и в долинах,
камней, что всем и каждому видны, –
их ставят, по обычаям старинным,
солдатам, не вернувшимся с войны.

В тот день он записал в блокнот
Лишь три коротенькие строчки:
«Переходили речку вброд.
На ивах лопаются почки.

Помнишь, это было в сорок пятом:
Целый мир Победою дышал…
Не мальчишкой – боевым солдатом
Я груди твоей тогда припал.

Венчал салют победную весну.
А победителей ждала анкета.
И с горечью писал я: «Был в плену…»
Не мог, не смел я умолчать про это.

Плачет в лесу сиротливо жалейка:
– Стихла ты, смолкла, надя-надейка!
Кто ж это думал, как это сталось?
Черная темень в глазах закачалась,

В полночь холодно, в полдень жарко,
Ветер хочет всю пыль смести.
Остается рабочий Харьков
Вехой, пройденной на пути.

Сколько длинных, бессонных ночей!
Наша матушка Русь широка!
Мы идем, не смыкая очей,
Не снимая с винтовки штыка.