Нет праздничной окраски у войны –
Ее глаза огнем опалены,
Ее поля свинцом напоены,
От крови реки все ее – красны.

Тянет тачку ишачок,
А на тачке – старичок.
Это дедушка Игнат,
Зазывает:
– Ви-но-град!

И вот опять смолкает бой,
Лишь взрывы сумрак рвут на клочья.
Я вновь из сумки полевой
Беру твой беленький платочек.

Дорога войны
начиналась от самого дома,
достаточно было
перешагнуть порог...

Багряные ландыши осенью поздней
Красуются у колеи придорожной.
По всей Беловежи и пуще Ружанской,
На славных курганах земли партизанской.

В госпитальных суровых палатах
Мы подолгу лежали пластом.
Вышивать нас учили девчата
Стебельком и болгарским крестом.

На площади памяти вечной,
Где сжатого сердца – не тронь,
Я видел, как свадьба беспечно
Бросала монеты в огонь.

Он по селу ходил хромая.
Он был приветлив, тих и прост.
А через год, в начале мая,
Его везли мы на погост.

На берегу феодосийском
Стоит бетонный обелиск.
В сухой траве под тамариском
Ржавеет пулеметный диск.

Бредёт среди сугробов, наугад,
Живая, вопреки живой природе,
Вокруг – заледенелый Ленинград
И сорок первый завтра на исходе.

Как на картине, любо-мило:
Через поля и города
Вели колхозницы из тыла
На запад пестрые стада.

Застрелили парня без вины
Там, где хлебы-соли подносили.
Через двадцать три после войны
Похоронки ходят по России.

Среди маньчжурской этой шири
Печаль мы видели одну.
Здесь даже имени лишили
Многострадальную страну.

Память о войне во мне осталась,
И ничем её не отскрести.
Всё при мне, что в детстве мне досталось
Перевидеть и перенести.

Зря палили фрицы упоённые
Изо всех стволов своих подряд:
Самолёт с Казанскою иконою
Облетел блокадный Ленинград.