Я всё хочу спросить:
Не забыл ли ты,
Как поднимались,
Тяжко примяты.

Не любит слов напыщенных Борисов,
Речей высокопарных и пустых –
В них правды нет, и честности, и риска,
И чувств, по-настоящему святых.

Осенней ночью зажжены,
Сияли звезды с небосвода.
– Смотрите, братцы: бог войны! –
Сказал усатый помкомвзвода. 

Помню ночь войны. Сверчки орали.
Мне, мальцу, казалось в полусне,
Что летит над вьюгами Урала
Скатерть самобранная ко мне.

Белой ночью, в разгаре весны
человек возвращался с войны…
Вот поросшие мхом сосняки,
деревенька у самой реки...

С дороги глянешь пристально –
Теряются вдали
Не крыши – треугольники,
Как те, что не дошли.

Весна во рвы влетит с разбега.
Мешаясь с грязью пополам,
Опять полезет из-под снега
Забытый прошлогодний хлам.

Снова февраль заметеленный прожит, –
и возвращаюсь душой к тому,
что, как и встарь, до озноба тревожит –
словно бы в проруби тёмной тону.

О пропавших без вести гадают,
Смотрят вдаль печальные глаза.
До сих пор их дома ожидают,
Падает на карточку слеза.

Медленно падает
В землю крестом колокольня.
Падает вечность
На белые лица солдат.

Воротясь с великой войны,
Я у дома сижу своего.
Я живым воротился с войны,
Но, увы, не забыл ничего:

Я хожу по мертвым селам,
Путь невесел и далек.
И со мной один гостинец –
Только сахару кулек.

Руль со звонком,
седло,
колёса,
рама...

Красны, скучны, нервозны крыши,
Нелёгок, мрачен звукоряд.
Ну хоть убей, а мне б не слышать,
Как на немецком говорят.

В степи ковыль седее седины,
Легли траншеи горше, чем морщины.
В степи не зря дороги сведены
К могилам на высотах и лощинах.