Воинская часть, в которой мы служили,
не брала столиц.
Всё-то мы проселками кружили,
возле деревенек и станиц.

Я под Старым Осколом убит,
Я не в братской могиле зарыт,
Я лежу, а вокруг ни души –
Надо мною одни камыши.

Поздний час. Прифронтовая полоса.
Ночь глядит в мое окно во все глаза.
Хочет в комнату проникнуть не стуча,
да закрыла ход зажженная свеча

Есть в белорусской пуще полустанок…
В густой листве по веснам тонет он,
Здесь партизаны как-то спозаранок
Фашистский захватили эшелон,

Отзовитесь!
Отзовитесь!
Отзовитесь!
Этот крик опять...

Суровый год, июльский зной,
Огонь прямой наводкой.
Идут солдаты – пеший строй –
Со скатками, в обмотках.

В пылу сражения, в пылу
Большой войны потерь не счесть…
А мы с братишкою в тылу,
А мы хотим с братишкой есть.

Все почерневшие от дыма,
Над подворотнями видны
Эмблемы Осоавиахима.
Всё это было до войны.

Я богат словно Крез, как Рокфеллер,
почти так же богат, как оберкапо, –
у меня есть целая сигарета.
Я могу выйти на черный рынок за блоком,

Грохотала война где-то там, в Белоруссии.
У разбитых машин, на лесных большаках,
В гимнастёрках простреленных парни безусые
Закрывали глаза у сестриц на глазах.

В моём селе большие перемены:
По вечерам из окон – яркий свет,
Над шиферными крышами – антенны.
И тишина. Такой в столицах нет.

Как с боями шел в Берлин солдат, да,
Время песне прогреметь, прогреметь!
Много песен можно спеть подряд,
А сколько петь – да всех не спеть

Смерч пожаров… Кровь России…
– Помоги ползти, сестра…
Санитарные носилки
Создавали мастера.

Память сердца ведёт по Рославлю*,
Где войною жилище смелó
И травою простоволосою
Всё пожарище поросло.

Увидишь – душа содрогнется:
У перекрестка дорог –
Ромашка, подобие солнца,
Трепещущий чудо-цветок