Мы живём, не боги, не атланты,
Под крылом отцовским не согреты,
В двадцать лет – матросы и солдаты,
В двадцать пять – вечерники-студенты.
На Запад уходил стрелковый полк.
А рядом с ним, таким суровым,
Бежал мальчишка белобровый,
Немногим выше кирзовых сапог.
Он спрашивал солдат: «Ты – папа мой?»,
Ручонками хватал за голенище,
Но с каждым разом безнадёжней, тише
Звучало горькое: «Ты – папа мой!»
О, этот голос, хриплый и родной,
От частого повтора монотонный!
А под шинелью бились учащённей
Сердца, ожесточённые войной.
У каждого такой же сын иль брат...
С какой печалью их глаза глядели,
Какою нежностью ладони их гудели,
Но пальцы их впивались в автомат...
Я детство мог забыть, как сон, как небыль,
Но через годы на меня глядят
Глаза солдат, печальные, как небо,
И небо, как глаза солдат.
И страшно мне в глазах увидеть синих
Живую мысль, забитую войной,
И слышать голос маленького сына:
«Ты папа мой? Ты папа мой...»