– Что, старик,
Недоволен доставшейся долей?
Или просто болезненный вид?
– Да замучили, знаешь, фантомные боли –
Нет ноги, а болит и болит.

Тяжелый походкой – за ротою рота –
Идет через город морская пехота.
Широкие плечи, суровые лица,
К потертым бушлатам пришиты петлицы.

Вот и всё, последний выстрел…
И над Влтавой, и над Вислой,
И над Эльбой – тишина.
Ликованием солиста

Я полз по фронту вниз лицом,
Срывая кожу с рук.
Казалось мне – в пластунстве том
Премудрость всех наук.

…И осталось на исходе дня
Из наличной силы огневой:
Лишь заряд в винтовке у меня,
Пистолет с гранатой у него.

Сегодня здесь ты, завтра – далеко.
Идешь вперед сквозь яростные грозы…
Не ведал я, как будет нелегко
Лить на чужбине горестные слезы.

Я рано просыпался,
Выскакивал во двор –
Как лихо воробьи там
Вели свой разговор!

Я помню домик, двор и ель,
Окно с болящей тётей Пашей,
И чёрный кожаный портфель,
Насквозь антоновкой пропахший.

Вьюжит, вьюжит, ох как вьюжит
Загулявшая метель…
А в избе – нехитрый ужин,
За столом сидит «артель».

Этот памятник совсем небольшой,
Как и те, кому он поставлен,
Но потряс меня до глубины души
И поведал о многом.

Дорога –
словно
трап на пароход –
шла на небо,

На себе на отмель тащим
Март, зарю, реку, понтон,
До утра дожили, павшим –
Жить потом.

Давний снимок. Предвоенный год.
Молодые мама и отец.
Я смотрю – и в горле ком встаёт:
как жесток ты, времени резец!

И все-таки судьба у нас была,
И от нее никак не отрешиться.
Да стоит ли?
И перед кем виниться?

По большаку, в тяжёлых клубах пыли,
Шли торопливо к западу войска.
Мы у бойцов, что в речке воду пили,
Тихонько попросили табака.