Дай же мне, память, воочью и прямо
Снова увидеть тот памятный час!
…Падая тихо на древний камень,
Вьются снежинки между штыками.

Когда не станет в жизни сил
И в мир иной уйду навеки,
Кто больше всех меня любил,
Пускай мои закроет веки.

И убивали, и ранили
пули, что были в нас посланы.
Были мы в юности ранними,
стали от этого поздними.

Он из стакана воду пил.
Не потому, что не любил
Весенних струй игру живую.
Не потому, что страсть земную...

Его убили на войне…
Он не откроет в избу двери,
Пришло известие жене
О том, что… А она не верит.

Он лежит в многолюдной палате.
Каждый день прихожу я к нему.
Каждый день в лихорадочном взгляде
Вижу что-то. А что – не пойму.

Тебя, Кукшинга, целовал Господь…
И вот стою у дедовской ограды.
Глоток водицы да ржаной ломоть
Из дома предков – выше нет награды!

Родимые степи Аги*,
На запад пошлите меня
К днепровским краям дорогим.
Мне дайте степного коня:

Мне из окопа видно озерко.
Игра лучей становится живее.
Как вдохновенье, солнце высоко!
Я думаю о нем, благоговея.

Ответ, как видно, мне никто не даст,
Чья твердость крепче: сердца или стали?
Тела орудий и тела солдат –
Как равные одним огнем дышали.

Мы все его запомнили по-разному,
Тот день, когда закончилась гроза.
И в памяти моей – от горя красные,
Тоскующие мамины глаза.

Еще кого здесь выжечь хочет
Пороховая эта мгла?
Последний житель, черный кочет, –
Всё, что осталось от села.

Раз в году, на Девятое мая,
Словно вдруг отойдя ото сна,
Всенародная власть вспоминает,
Что когда-то гремела война.

Солдаты остаются на войне.
Помимо воли.
Памятливым сердцем.
И никуда от этого не деться...

У царицы полей, у пехоты,
Мотыльковая жизнь на войне.
За полсуток две кадровых роты
В пулеметном сгорели огне.