Еще бывает ночь свежа,
Но к полдню вновь тепло вернется,
И часовой у блиндажа
Лучам весенним улыбнется.

Отыскать бы в молодость тропинку,
Тропку, стежку, неприметный след,
Чтобы снова стали мне в новинку
Восемнадцать или двадцать лет.

На войне, на берегу реки Ловать,
Я помню, мы встретились с тобой.
Ты поддержал меня хорошим словом,
Поддержку твою я чувствовал и воевал.

Гертруда Фёдоровна, немка,
В военном детском далеке,
Ты говорила на немецком,
На ненавистном языке.

Доброволец, два шага вперед!
Ну а мы пошагаем дале.
Пусть потом кто-нибудь соврет,
Что тебя, как и всех, принуждали.

Он в школе нас пугал порою
И уж не знамо в год какой
Накрыт был белой простынёю,
Как снегом – камень гробовой.

Косыми линиями,
неровными линиями
На красных листках
мы флажки рисовали.

Пришли на кладбище живые
В безумных поисках тепла.
И деревянные, косые
Кресты срубили мы, живые.

Ну и клоунада – нету сил!
Стал я обезьяной дрессированной,
Чтоб эрзац-подштанники носил
Из бумаги мелкогофрированной.

Мимо Александровского сада
Матери из дальних сел идут,
Своего российского солдата
Ваней, Петей, Колею зовут.

Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жесткие снега.

Осеннее хмурое утро.
Вагоны на рельсах рядком.
В них – дети, и утлая утварь,
И горе на тряпках ничком.

Благословляю полдень голубой,
Благословляю звездный небосвод –
За то, что он простерся над тобой
И лишь тобою дышит и живет.

Итак, все кончено. Я выжил.
Обмотки. В недрах вещмешка
Буханка. В тряпке соль. Я вышел,
Держась за притолку слегка.

От бульвара Тверского
до бульвара Цветного
повторяю всё это
снова, снова и снова.