Сквозь горький дым пороховой,
Сквозь минный чад, снарядный вой,
О родина, к тебе стремимся,
Мечтаем свидеться с тобой,

Мы сражались у лесных завалов,
Был я ранен, – боль, как нож, остра!
Голову мне нежно бинтовала
Наша медицинская сестра.

В оградочке зелёной,
Где травы шелестят, –
Коленопреклонённый
С винтовкою солдат.

Концерт окончен. Угасают звуки.
Отпели на чужбине соловьи.
Маэстро смотрит на родные руки:
«Ну всё: прощайте, милые мои!»*

Я в первый класс ходил всего три дня.
А на четвёртый мне сказали прямо:
«Не приходи без папы или мамы» –
И за ворота вывели меня.

Мама плакала. Я не помню.
Я родился немного поздней...
Перестуком колёсным комья
Подбиралися к горлу ей.

Брат мой поседевший, Анатолий,
Помолчим, замедлим-ка шаги.
Вот она, дорога, а над полем –
Коршуна широкие круги.

Все на свете внучки – почемучки,
Вот и мне отбоя нет от внучки:
– Дедушка, ты тоже воевал?
Дедушка, ты тоже убивал?

Когда нет сил за жизнь бороться
И настроенье на нуле,
Я вспомню маму у колодца
И борщ горячий на столе.

С газетных полос и речей на экране
Пришло наше громкое имя – «славяне».
И мы его взяли, и мы им гордились,
И с предками славой славянской сравнились…

А тогда мне исполнилось восемь…
И вступала по улице главной
Непонятная, странная осень
В город Игоря и Ярославны.

На фронте отец. Обезлюдел аул.
Далёких сражений доносится гул.
Груз тяжкой работы лёг маме на плечи,
А он бы и плечи мужчины пригнул.

Полевой медсанбат в раздырявленной роще,
И в машину с крестом загружали мешки.
«Было б время, лечил бы, отрезать-то – проще,
А пока удобряем в округе лужки».

Про отцов говорят: погиб,
про отцов говорят: пропал.
Мой – не трус, посмелей других –
в этот перечень не попал,

Среди тостов всех велеречивых,
Что поднять той ночью нам дано,
Я хотел бы выпить молчаливо
Новогоднее свое вино