НА ПОСЛЕДНЕМ РУБЕЖЕ
На опушке дымятся подбитые танки.
Остывают орудия. Грохот затих.
Мы в леске придорожном, на светлой полянке,
Схоронили друзей боевых.
Отступаем опять. Дым горячий и черный.
Городок полыхает, городок под огнем.
Очень хочется пить. Забежали в просторный,
По-добротному срубленный дом.
А в прихожей толпа – инвалиды в халатах.
Здесь лекарств и махорки устойчивый дух.
Сколько лиц – уже блеклых, слегка желтоватых,
А на лицах смятенье, испуг.
Мы с оружием были, мы так молоды, дюжи,
Но смутили нас тишь, полумгла…
Стариковские очи смотрели нам в души,
И надежда в очах, и тревога жила.
Тут покой не нарушен ни плачем, ни стоном,
Тут неслышно на цыпочках ходит беда.
Лишь струится вода из-под крана со звоном, –
Но журчаньем тревожит мне душу вода.
Ты, водица, соленою стала, как слезы,
Мне полынный твой запах сегодня знаком.
Пил тебя я под посвист свинца из Березы,
Пил тебя из Днепра я под пушечный гром,
Край родной покидая, родимый свой дом…
Мы воды напились и наполнили фляги.
Мы набрали воды, не забрали беду.
Как печально смотрели нам вслед бедолаги…
Мы уходим. Что сделаешь? Тоже иду.
Уходя, оглянулся еще раз с порога,
Снова эти глаза – словно крик в тишине,
В каждом взгляде надежда, в каждом взгляде тревога
И упрек – так почудилось мне.
Мы спешим на крыльцо, мы на улицу рвемся,
Покидая в смятенье примолкнувший дом.
И так хочется крикнуть: «Еще мы вернемся,
И тебя, городок, мы вернем!»