Всплывает в памяти упрямо
Разрывов грохот, гарь и дым.
Была картофельная яма
Бомбоубежищем моим.

Старую боль не гасят долгие сроки.
Старая боль поднимается из глубины.
Затягивайтесь,
сходитесь...

Мы под одним и тем же небом синим
С тобою, брат мой, были рождены.
Мне говорила мать: «Брат – на чужбине,
Бежал от распрей из родной страны.

Целый день я сегодня бродил по знакомым местам,
Удивляясь тому, что их вижу как будто впервые.
Чуть вздыхала Нева, поднимаясь к горбатым мостам,
Вдоль проспектов цепочкой бежали огни золотые.

…И покупаться они полетели,
Расхомутаться из тряпок тугих –
В пашню втоптали мазутные тени,
Светят, очистясь от юбок своих.

«Пусть солдаты немного поспят», –
Написал еще раньше Фатьянов.
Спали все – под громовый раскат,
Днем и в нитях упавших туманов.

С военным грузом на плечах.
В поту до мыла.
И тяжелел за шагом шаг,
А вьюга выла.

Как подумаю о тебе,
Слез восторга сдержать не могу.
Да, друзья познаются в беде…
Пред тобою я в вечном долгу.

Везёт на фронт мальчика
товарищ военный врач…
Мама моя, мамочка,
не гладь меня, не плачь!

Идти устали маленькие ноги,
Но он послушно продолжает путь.
Еще вчера хотелось близ дороги
Ему в ромашках полевых уснуть.

Сны возвращаются из странствий.
Их сила только в постоянстве.
В том, что они уже нам снились
И с той поры не прояснились.

Солдат увозят поезда,
и многих – навсегда…
Идут двухосные вагоны
в сырую даль по сентябрю.

В огне бомбёжки,
В адском скрежете
Вдруг свет навек в глазах потух…
Так обострила тьма кромешная...

О, этот бой с утра! Какой по счету –
Седьмой, двадцатый ли, сороковой?
Огонь настильный* жал к земле пехоту,
И ты дышал горелою травой.

На старом кителе – колодка.
Четыре радужных звена.
И поседевшая бородка…
– Война, мой батенька, война!