Помнишь те ночи, дождями омытые?
Помнишь бойцов, что стонали в углах?
Лица суровые, пылью покрытые,
С отблеском боя в бессонных глазах.

Меня шатало после смены:
Всю ночь заказ для фронта шёл…
А дома не было полена,
И ноги жёг холодный пол.

Да, Псков, я не забыл твоих огней,
В садах и парках шума, ликованья.
Я много здесь провел отрадных дней,
Меня волнует каждое названье.

С Чукотки ветры дули, пурга вязала ноги.
Разбившись на пятерки, мы, зэки, шли в забой.
А души разрывались от боли и тревоги:
На батьковщине милой идет кромешный бой.

Каким-то чудом башня уцелела,
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.

На соборе профиль прусский –
Благородный Бах.
А в камнях – солдатик русский
С кровью на губах…

Погружены
в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное, без звёзд.

Детства не было. Было неявное
соглашенье с водой и травой,
что живёт существо своенравное
и мотает большой головой.

Еще той ночью игры снились детям,
Но грозным ревом, не пустой игрой,
Ночное небо взрезав на рассвете,
Шли самолеты на восток. Их строй

Мать с войны хранила похоронки,
Четыре пожелтевшие листа.
И они лежали за иконкой
Под охраной самого Христа!

Гордость и горечь побед
Выйдет на майский парад,
Славой отеческих лет
Жил и держался народ.

Вонзилось в память, как заноза:
Есть под Москвой одна береза
Необъяснимой красоты,
Глядит на Истру с высоты.

Полустёрты края и узоры.
Как ни мой её, как ни три,
Запах щей, неожиданно горьких,
Пробивается изнутри.

Тихо. Сумрак все темнее,
Кажется, минута прочь –
И, надвинувшись плотнее,
Нас задушит эта ночь.

Толпа торопится под кров
К нескудной или скудной пище.
А на углу сидит ИОВ
На гноище и пепелище.