Чу, стихли залпы громовые...
Дивяся вешней красоте,
Свободно он вздохнул впервые
На этой славной высоте,

Жить!
Вечно жить!
Былинкою на склоне
или берёзкой русской у окна…
Лежит печатка мыла на ладони
осколком, раскалённым докрасна.

Я смотрю в переполненный зал.
Я ребёнок, мне всё необычно –
Я впервые читаю публично
То, что дома я маме читал.

Люди ушли. А город остался.
Мертвым, закованным в камень пространством,
телом, лишенным души.

У отца моего не было ни орденов, ни медалей,
потому что его убили
в самом первом бою:
где-то под Ленинградом...

Была война. Мы опоздали.
В десятилетья обошлись.
Отцы и деды воевали,
Их сыновья и внуки ждали,
А мы ещё не родились...

Я знаю чёрно-белую войну,
Я помню чёрно-белую блокаду
По чёрно-белым хроникальным кадрам.
И вы не ставьте это мне в вину...

Опять разгулялись витии –
Шумит мировая орда:
Россия! Россия! Россия!..
Но где же вы были, когда...

Больной, как будто бы гранату,
Бутылку бромную берет,
И снова сонную палату
Корежит хриплое: «Вперед!»

Среди саженцев, а не садом,
Среди грома – не тишины,
Мы идём с тобой Ленинградом,
Но мальчишками: до войны.

Фронтовая старая тетрадка
Кровью перемочена в бою.
Как упрямства русского разгадку,
Я тебя огласке предаю.

Всегда весёлый и неунывающий.
С ним все вопросы сразу станут ясными,
В его руках любое дело спорится.
И вот война – у самого крыльца.

В некотором царстве в тридевятом сорок пятом...
Здесь бомба упала – во всех домах вылетели стёкла
У хирурга смягчились и потеплели глаза
Какая она путаная эта Венеция – искать тут

Вы руки воина видали,
Что всю войну сапером был?
Он заслужил свои медали,
Хоть и в атаки не ходил.

Хата солдатская вышла
На перепутье дорог,
Кутаясь в серую крышу,
Будто бы в старый платок.