Вынув из урны хлеба кусок,
Бабка его завернула в платок.
Кто его бросил и кто оплевал,
Я не увидел и не назвал.

Мы вдвоем с Таней Лапиной
На дежурстве ночном.
Неужель о симпатиях
Разговор не начнем?

Этот черный смерч не забыл народ:
Жребий тяжкий пал, был тяжелый год.
Лето красное вдруг нахмурилось,
Небо синее стало сумрачным

Здесь война свирепо лютовала,
И курган ходил весь ходуном;
Не было на нем песчинки малой,
Не исполосованной огнем.

Одногодки, ветераны,
Много ль вашего полку?
Как же пахнет вечерами
Козья ножка табаку!

Посредине двадцатого века,
После самой кровавой войны,
Я родился в семье человека,
Разделившего участь страны.

Я помню, помню те года:
Вокзалы, толпы, погорельцы,
Оборванные провода
И исковерканные рельсы.

…И вот уже не месяцы, а годы
От этого нас отделяют дня.
Окончены тяжелые походы,
Остыла раскаленная броня.

Сойдя с безоблачных небес,
Стоял над садом тихий вечер…
– Сыграй, Володя, полонез… –
Сказал отец, ссутулив плечи.

…Под сердцем пуля у меня –
Германская тупая пуля.
Уж тридцать лет ее ношу я,
Победно выйдя из огня.

Звезда в лесу
Над бугорком солдата –
Большой войны едва заметный след:
Звезда из жести...

Моё терзанье – рожь несжатая.
Взволнованный, я к ней бегу.
Она кричит, как виноватая,
Мол, вся достанусь я врагу;

И лес как лес – как будто всё отлично:
Шуршанье, родниковая струя…
Но почему же как-то необычна,
На что похожа песня соловья?

Осеннее хмурое утро.
Вагоны на рельсах рядком.
В них – дети, и утлая утварь,
И горе на тряпках ничком.

Будто это было все вчера…
Теплая июньская пора.
Солнце в окна с самого утра.
Воскресенье. Отдых. Детвора.