Уже последний пехотинец пал,
Последний летчик выбросился в море,
И на путях дымятся груды шпал,
И проволока вянет на заборе.

Мне в наследство достались военные сны
И погон с офицерской звездой.
…Входит фронт сквозь усталые ветви ресниц
Обгорелой взрывною волной.

Здесь, подо Мгой, такие же рассветы.
И если нету шквального огня,
То слышишь соловьиные дуэты
И землянику видишь возле пня,

Германия. Сорок пятый год.
Над Крайцбургом – белые простыни.
Как в саване город. Он пуст и мертв.
Домов почернели остовы.

На улице с булыжной мостовой,
Где только деревянные дворы,
Постукивает палочкой слепой,
От шумной удаляясь детворы.

Сколько десятилетий
Стучат и скрипят на планете
Костыли и протезы –
Дерево и железо, –
Об этом история знает.

Четыре темы у меня,
Четыре мрака и огня:
Любовь,
Судьба...

На фотографии я весь:
Босой, в штанишках, видом жалкий…
Какой там пыл. Какая спесь.
А рядом мама в полушалке.

Не вздрогнул я, увидев фото,
Где пушка ввысь устремлена
И где бесформенное что-то
Вокруг… Я лишь вздохнул: «Война».

Здесь облако в небе плывет надо мною,
как память, плывет и не тает вдали.
И город прекрасный спускается к морю.
И волны качают мои корабли.

И сладок он, и горек, как миндаль,
Который вырос с той поры кругом.
Висит на небе солнце, как медаль
Народу: «За победу над врагом».

В квартире за Нарвской заставой,
В шкатулке, невзрачной на вид,
Прижатый пехотным уставом,
Обломок Рейхстага лежит.

Здесь война свирепо лютовала,
И курган ходил весь ходуном;
Не было на нем песчинки малой,
Не исполосованной огнем.

Кому не драла рот сухая ложка?..
С добром и лаской был и я в разлуке;
И чтоб не плакал я, свою гармошку
Мне подарил гвардеец однорукий.

Уж двадцать лет, как двое братьев милых
Погибли в неизвестном мне краю.
И двадцать лет во сне на их могилах
Я – третий брат – стою и слезы лью.