И в памяти встанет картина:
Болотце. Тропинка. Калина.
И юной травы пересверк.
Спускается с горки в долину...
Жила-была с бабкой Катей
соседка Полина –
стула повыше, пониже полатей,
на заплате заплата,
чуть конопата
смуглянка Полина.
Глаза у неё –
апрельского неба
почти половина.
Война... Сорок третий.
Ветра голосили,
дожди моросили.
С Полиной вместе
мы хлеба просили
у таких же
голодных и бедных,
не от жадности вредных:
«Крошечка-Хаврошечка,
хлеба дай немножечко.
Скибочку потолще
лезвия у ножичка...»
А у Поли веки
сине-перламутровы
и глаза навеки
неподвижно мудрые.
И ладошкой кверху
Полина рука…
Опустился в яму
гроб из горбылька.
Из листвы толчёной
и крапивных жил
я на холмик чёрный
хлеб свой положил...
Было то давным-давно,
много после прожито,
сколь не ел бы хлеба, но
кажется – не досыта...
Первым снегом-кашицей
кроет землю милую.
И земля всё кажется
Полиной могилою.