Что осталось, война, от тебя,
Что осталось?
От большого пожара земля
Отдышалась.

Беспросветно дождь осенний
Моросит и моросит.
Милый друг раскинул руки,
Губы стиснул и молчит.

О боже, какая эпоха была,
а всё-таки жили. И книги читали.
А главное – пели. И даже мечтали.
И даже вершить успевали дела.

Сорок первый, станция Джурун
В тихом камышовом Казахстане.
Юрта. Монотонный шорох струн.
Простокваша твёрдая в стакане.

В боях добыв Отчизне славу,
Как маршалы мы ехали домой,
Но был сержант товарищ мой бывалый,
А я вовсе – только рядовой.

Мы за хлебом занимали очередь с вечера.
Всё старухи да мы, дети малые.
Я узнал тогда, что звёзды не вечные,
И ещё узнал, какие зори алые.

Руки старой солдатки не прячьте, Мария Михеевна!
Не стесняйтесь того, что они некрасивы на вид.
Эти руки в войну боронили, пахали и сеяли,
Потому теперь каждая жилка ночами гудит.

А за домом моим благодать, благодать.
Там просторное поле – краёв не видать!
То-то с хлебушком будем – накормим страну,
А коль будет, то сдюжим любую войну.

А когда вспоминается детство,
Под Уфою бараки в снегу –
Никуда от печали не деться,
И хотел бы – вовек не смогу.

Мужа на фронте убили.
Пятеро малых детей.
Их прокормить – не осилить.
Даром пятьсот трудодней.

Был бой за деревню…
У дымной опушки,
Где птицы когда-то беседы вели,
Ревели, как будто чудовища, пушки...

Ты входишь в дом. Сложи оружие.
Ты входишь в дом – не воевать.
Здесь дети. Здесь отец и мать.
Садись с семьёй за тихий ужин.

Я гощу у родного отца.
Вспоминаем прошедшее наше,
И течёт разговор без конца,
И прошедшее ближе и краше.

Я не снимаю, а сдираю
Клеймёные лохмотья с плеч.
И в День Победы примеряю
Шикарный не по росту френч.

Их четверо за столиком одним:
Стрелковый полк остался боевым,
Солдатский праздник отмечает он...
Так что же плачет третий батальон?