Молчит он – мраморный солдат,
Стоит, не сделает ни шага.
Всё на войне познав, лежат
В могилах братья по отваге

Не позабыть мне первых схваток,
Разбитых сел, дорог в крови,
Ночей под кровом плащ-палаток,
Как первой не забыть любви.

Когда мы подвели итог тоннажу
Потопленных за месяц кораблей,
Когда, пройдя три линии барражей,
Гектары минно-боновых полей.

Когда цветы побед взойдут
и я вернусь в свой край родимый,
я на колени упаду
и поклонюсь земле любимой.

Я вошёл в поэзию мальчишкой,
Я мальчишкой буду до конца.
Как Гаврош* в расстрелянном Париже,
Упаду под пересвист скворца.

Мне помнятся друзья мои, солдаты:
Южане, волгари, сибиряки,
Обстрелянные дерзкие ребята,
Окопные жильцы – фронтовики.

Был отступленья путь солдатский горек,
Как горек хлеба поданный кусок…
Людские души обжигало горе,
Плыл не в заре, а в зареве восток.

Два соловья поют в лесу,
Зарю малиновую встретив.
По капле солнце пьет росу,
И песню начинает третий.

Сорок пятый… Сорок святый…
Сколько ж лет уже прошло!
Словно сруб старинной хаты,
Время мохом поросло.

Неужто тут ухали пушки
И шли затяжные бои?
А нынче кукуют кукушки
И сладко поют соловьи.

На экране – бушующий вал,
На экране – война. И затих кинозал.
Бьются танки,
И в яростных вспышках огня

Вся в звёздах, словно в хлебных крошках
От чьих-то сказочных пайков,
Стояла ночь на курьих ножках,
Мерцавших в окнах огоньков.

Я не снимаю, а сдираю
Клеймёные лохмотья с плеч.
И в День Победы примеряю
Шикарный не по росту френч.

Когда фашист бывал хмельным,
ему хотелось развлекаться.
Мы по приказу шли за ним –
в который раз! – по аппельплацу*.

Ярких красок радужные блики
И зари торжественный салют…
А в тюрьме, что рядом, – крики, крики:
Мать-гречанку на расстрел ведут.